Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]
— Бьюсь об заклад, что ничего не понял! — воскликнул ему вслед Николай Иванович.
— Как не понять! Наверное, понял, — отвечала Глафира Семеновна. — Я ему все обстоятельно сказала. Я теперь уж многие немецкие слова вспомнила и говорю лучше, чем вчера. Да и вообще научилась в дороге. Это ты только ничему не можешь выучиться.
Она принялась пить чай и истреблять бутерброды с сыром и телятиной. Послышался стук в дверь, и кельнер вернулся. В руке он держал квитанции и улыбался.
— Мы сейчас разглядели в конторе квитанции. По этим квитанциям вы можете получить ваш багаж и вещи только в Берлине, а не здесь, — сказал он по-немецки, кладя квитанции на стол.
Супруги в недоумении глядели на него и не понимали, что он говорит.
— Коля, ты не понял, что он говорит? — спросила мужа Глафира Семеновна. — Я решительно ничего не понимаю.
— А мне-то откуда же понимать, ежели я немецким словам в лавке от чухон учился.
— Дурак! — выбранилась жена и, обратясь к кельнеру, сказала: — Брингензи, брингензи багаже. Мы заплатим.
— Das kann man nicht, Madame. Das werden Sie in Berlin kriegen.
— Ну да, ин Берлин. Ведь мы в Берлине. Вир ин Берлин, вир зитцен ин Берлин. Хир Берлин?
— Hier ist Dirschau, Madame… Stadt Dirschau…
Глафира Семеновна начала соображать и вспыхнула.
— Как Диршау? Какой штат Диршау?! — воскликнула она. — Берлин!
— Nein, Madame.
Кельнер снял со стены карту гостиницы, поднес к Глафире Семеновне и указал на заголовок, где было напечатано по-немецки: «Hotel de Berlin in Dirschau». Читать по-немецки Глафира Семеновна умела, она прочла и вскрикнула:
— Николай Иваныч! Да знаешь ли ты, что мы приехали не в Берлин, а в какой-то город Диршау?
— Да что ты… Неужели?.. — пробормотал Николай Иванович, разинул рот от удивления и стал скоблить затылок.
Третья попытка
— Ну что ж это такое! Ведь уж это совсем из рук вон! Ведь это ни на что не похоже! — сердилась Глафира Семеновна, всплескивая руками и бегая по комнате. — Вот уж сколько времени едем в Берлин, колесим, колесим и все в него попасть не можем. Второй раз не в то место попадаем. Диршау… Какой это такой Диршау? Где он? — остановилась она в вопросительной позе перед Николаем Ивановичем.
Тот по-прежнему сидел, досадливо кряхтел и чесал затылок.
— Николай Иваныч, я тебя спрашиваю! Что ты идолом-то сидишь?! Где это такой Диршау? В какой он такой местности? Может быть, мы опять не по той железной дороге поехали?
— Да почем же я-то знаю, матушка! — отвечал муж.
— Однако ты все-таки в коммерческом училище учился.
— Всего только полтора года пробыл, да и то там всей моей науки только и было, что я на клиросе дискантом пел да в классе в стальные перья играл. А ты вот четыре года в пансионе у мадамы по стульям елозила, да и то ничего не знаешь.
— Наша наука была дамская: мы танцевать учились да кошельки бисерные вязать и поздравления в Рождество, в день ангела папеньки и маменьки писать; так откуда же мне о каком-то Диршау знать! Справься же, наконец, как нам отсюда в Берлин попасть! Наверное, мы в какое-нибудь немецкое захолустье заехали, потому что здесь в гостинице даже самовара нет.
— Как я справлюсь? Как?.. Начнешь справляться — и опять перепутаешься. Ведь я ехал за границу, так на тебя понадеялся. Ты стрекотала, как сорока, что и по-французски, и по-немецки в пансионе училась.
— И в самом деле училась, да что же поделаешь, ежели все слова перезабыла. Рассчитываемся же скорее здесь, в гостинице, и пойдем на железную дорогу, чтоб в Берлин ехать. С какой стати нам здесь-то сидеть?
— Я в Берлин не поеду, ни за что не поеду! Чтоб ей сдохнуть, этой Неметчине! Провались она совсем! Прямо в Париж. Так и будем спрашивать, где тут дорога в Париж.
— А багаж-то наш? А чемоданы-то наши? А саквояжи с подушками? Ведь они в Берлин поехали, так надо же за ними заехать. Ведь у нас все вещи там, мне даже сморкнуться не во что.
— Ах, черт возьми! Вот закуска-то! — схватился Николай Иванович за голову. — Ну, переплет! Господи боже мой, да скоро ли же кончатся все эти немецкие мучения! Я уверен, что во французской земле лучше и там люди по-человечески живут. А все-таки надо ехать в Берлин, — сказал он и прибавил: — Ну вот что… До Берлина мы только доедем, возьмем там на станции наш багаж и сейчас же в Париж. Согласна?
— Да как же не согласна-то! Мы только едем по Неметчине и нигде в ней настоящим манером не останавливаемся, а уж и то она мне успела надоесть хуже горькой редьки. Скорей в Париж, скорей! По-французски я все-таки лучше знаю.
— Может быть, тоже только «пермете муа сортир» говоришь? Так эти-то слова и я знаю.
— Что ты, что ты… У нас в пансионе даже гувернантка была француженка. Она не из настоящих француженок, но все-таки всегда с нами по-французски говорила.
Николай Иванович позвонил кельнеру.
— Сколько гольд за все происшествие? Ви филь? — спросил он, указывая на комнату и на сервировку чая. — Мы едем в Берлин. Скорей счет.
Кельнер побежал за счетом и принес его. Николай Иванович подал золотой. Ему сдали сдачи.
— Сколько взяли? — спрашивала Глафира Семеновна мужа.
— Да кто ж их знает! Разве у них разберешь? Сколько хотели, столько и взяли. Вон счет-то, бери его с собой. В вагоне на досуге разберешь, ежели сможешь. Скорей, Глафира Семеновна! Скорей! Надевай пальто и идем.
Супруги оделись и вышли из комнаты. Кельнер стоял и ждал подачки на чай.
— Дай ему два-три гривенника. Видишь, он на чай ждет, — сказала Глафира Семеновна.
— За что? За то, что вместо Берлина облыжно в какой-то паршивый Диршау заманил? Вот ему вместо чая! — И Николай Иванович показал кельнеру кулак.
— Mein Herr! Was machen Sie! — попятился кельнер.
— Ничего, майн хер! Не заманивай. Мы явственно спрашивали: Берлин ли это или не Берлин?
— Да ведь не у него, а у швейцара.
— Одна шайка. Проезжающих тут у них нет, вот они давай надувать православный народ.
Глафира Семеновна, однако, сжалилась над кельнером, обернулась и сунула ему в руку два «гривенника».
Спустились к входной двери. Им кланялся швейцар, ожидая подачки.
— Я тебя, мерзавец! — кивнул ему Николай Иванович. — Ты благодари Бога, что я тебе бока не обломал.
— Да брось. Ну, чего тут? Ведь нужно будет у него спросить, где тут железная дорога, по которой в Берлин надо ехать, — остановила мужа Глафира Семеновна, сунула швейцару два «гривенника» и спросила: — Во ист айзенбан ин Берлин?
— Это здесь, мадам. Это недалеко. Дорога в Берлин та же самая, по которой вы к нам приехали, — отвечал швейцар по-немецки, указывая на виднеющееся в конце улицы серенькое здание.
— На ту же самую станцию указывает! — воскликнул Николай Иванович. — Врет, врет, Глаша, не слушай. А то опять захороводимся.
— Да ведь мы на станции-то опять спросим. Спросим и проверим. Язык до Киева доведет.
— Нас-то он что-то не больно-то доводит. Ну, двигайся. Они шли по улице по направлению к вокзалу.
— Ах, кабы по дороге какого-нибудь бродячего торговца татарина встретить и у него носовой платок купить, а то мне даже утереться нечем.
— Утрешься и бумажкой.
По дороге, однако, был магазин, где на окне лежали носовые платки. Супруги зашли в него и купили полдюжины платков. Пользуясь случаем, Глафира Семеновна и у приказчика в магазине спросила, где железная дорога, по которой можно ехать в Берлин. Приказчик, очень учтивый молодой человек, вывел супругов из магазина на улицу и указал на то же здание, на которое указывал и швейцар.
— Видишь, стало быть, швейцар не соврал, — отнеслась к мужу Глафира Семеновна.
На станции опять расспросы словами и пантомимами. Кое-как добились, что поезд идет через полтора часа.
— Ой, врут! Ой, надувают! Уж такое это немецкое сословие надувательное! — говорил Николай Иванович. — Ты, Глаша, спроси еще.
И опять расспросы. Ответ был тот же самый.
— Да поняла ли ты настоящим манером? — все сомневался Николай Иванович.
— Да как же не понять-то. Три человека часы вынимали и прямо на цифры указывали, когда поезд в Берлин идет. Ведь я цифры-то знаю.
— Да в Берлин ли? Не заехать бы опять в какой-нибудь новый Диршау…
— В вагоне будем спрашивать.
Промаячив на станции полтора часа и все еще расспрашивая у каждого встречного о поезде в Берлин, супруги наконец очутились в вагоне. Их усадил какой-то сердобольный железнодорожный сторож, видя их замешательство и беспокойное беганье по вокзалу.
— Да ин Берлин ли? — снова спросил Николай Иванович, суя ему в руку два «гривенника». — Ин Берлин?
— Berlin, Berlin. Direct nach Berlin, — ответил сторож. Поезд тронулся.
— Доедем до Берлина, никуда больше не попадая, — свечку в рубль поставлю, — произнес Николай Иванович.
— Ах, дай-то Бог! — пробормотала Глафира Семеновна и украдкой перекрестилась.
